Боец АТО: «До войны никогда не убивал, а здесь и в упор расстреливал, и резал горло струной от пианино»

На вид ему около 30, спортивный, накачанный киевлянин, увлекается восточными единоборствами и рукопашным боем. До войны был частным предпринимателем, занимался дизайном, зарабатывал до 40 тысяч гривен в месяц. Летом 2014 года, после Иловайского котла, записался в добровольческий батальон, прошел подготовку и уже зимой был в зоне антитеррористической операции.

Спустя год, летом 2015-го, вернулся в Киев для восстановления после ранения. Попросил не называть своего имени, не фотографировать и не указывать конкретные села и города, где воевал. «Мне нельзя раскрывать даже свой позывной, я в сентябре опять еду в АТО». Признается, что не поддерживал Майдан, считал его «спровоцированной кампанией» и «борьбой политических кланов», хотя регулярно туда ходил, чтобы оказывать первую медицинскую помощь как активистам, так и бойцам Внутренних войск. «У меня подход простой, не умею сидеть на диване и критиковать. Чем-то недоволен? Иди и ис­правь сам».

О СТРАХЕ НА ВОЙНЕ

— Самое страшное оружие — миномет, у него снайперская точность, при правильном наведении можно с пяти километров попасть в печную трубу дома. «Грады» пугают только свистом, они хаотично падают, а вот мина, неважно, 120-я или 82-я... Мина — это 16 килограммов так называемого хрупкого металла, при ударе он разлетается на тысячи мелких осколков в радиусе 300 метров. Я видел, что осколки делают с людьми, очень страшно. Моему товарищу вырвало пять сантиметров бедренной артерии, плюс еще 12 осколков в теле застряли. Он выжил, но погибли двое наших, еще 15 ранило.

Очень страшно на противопехотную мину наступить, ее «лепестком» называют. Наступил — и ногу по ботинок отрывает. «Лепестки» в основном раскидывают из «градов». Визуально определить, где они валяются, практически невозможно, тут уж повезет или нет.

О ПЕРВОМ БОЕ

— Мой первый бой был в декабре 2014-го. Группе минометчиков надо было срочно выдвигаться на позиции, но не хватало стрелка в машину, потому что многие от холодов и сырости заболели. Я вызвался, задача — прикрывать тыл, пока минометчики обстреливали позиции, чтобы немного остудить пыл сепаров. На войне Минские соглашения не работают, ни одного дня не было без обстрелов. В первом бою я не выпустил ни одного патрона.

Страха не было, когда выезжаешь на боевое задание, мозг отключается, но ты ясно соображаешь, что делать, срабатывают инстинкты. Например, пару раз нас засекали, так я с 10-метровой высоты прыгал, удирал, чтобы не убили. На адреналине не чувствуешь ни боли, ни перекрученных позвонков, когда в хреновом бронежилете срываешь спину, ни вывихнутой ноги. В обычной жизни войти в такое состояние искусственно не получается, только на боевой. Даже на тренировках на базе скорость реакции гораздо ниже, чем в бою.

Второй раз уже прикрывал нашу диверсионную группу, которая воз­вращалась после операции. За диверсионной группой часто идет вражеский хвост, который надо отсечь. Мы ждали группу в условленном месте, заметили, что за нашими идут чужие. Обеспечили огневое прикрытие, палили большими очередями с дистанции 500 метров. Попал или нет, не знаю, далеко было, но наши вышли без потерь.

О ПЕРВОМ УБИТОМ

— До войны никогда не убивал, а здесь и в упор расстреливал, и резал. В книгах пишут и в кино показывают, что после переоценка ценностей и переворот в сознании происходят. Вранье, со мной такого не было, хотя видел ребят, которых накрывало. Они замыкались в себе, случались неконтролируемые вспышки агрессии. Их вытаскивали беседами. Иногда сразу получалось, иногда приходилось долго искать к человеку подход. Были клинические случаи, тогда отвозили к психологу, который их списывал: «Все, не боец». Просто нужно твердо и ясно понимать, ради чего это делаешь: мы на войне, врагов надо убивать. Я готов это делать.

Первый раз убил сепара в разведке, мы вражескую территорию прощупывали. Заехали, спрятали машину, прошли 10 километров пешком, дождались вечера и постепенно продвигались по зеленке. Продвигались медленно, потому что везде сигнальные ракеты расставлены или взрывчатки, в полуприседе, шаг в шаг, с пятки на носок, корпус вверх-вниз, иначе не заметишь блик проволоки от растяжки. Как правило, мы знаем, где есть вероятность прохода, где нет.

Наткнулись на секрет — мелкую группу противника, их разведчики тоже для дозора выдвинулись. Их трое, нас — двое. Мы их с вечера пасли, дождались, когда один из них покинул замаскированную позицию (хотя это против правил) и пошел по большой нужде. Мы его в упор расстреляли из автомата, а внутрь их схрона гранату бросили.

Еще случай был, когда мы непосредственно в окопы врага заходили под видом сепарской группы: и одежда, и шевроны на нас их были. Нужно было убрать два минометных расчета врага. Нас было восемь. 16 боевиков мы уничтожили, а сколько подорвали, даже не считал. Как уничтожили? Использовали нож или обыкновенную струну от пианино: к двум концам прикрепляется по палке, сзади на шею врага накидываешь петлю и резким движением перерезаешь артерию.

О ЖЕНЩИНАХ НА ВОЙНЕ

— Если сепар — женщина, она все равно враг. Хотя, когда была возможность, рука не поднялась. Не смог убить, слишком миленькая и молодая девчонка была. В лицо ее стукнул, и все.

Я где-то читал, что раньше при всех армиях был обоз с девицами легкого поведения. Наверное, это правильно. Как на войне столько времени без женщин? Нам по возвращении после боевых дают пять-семь дней отдыха: пишешь рапорт, снимаешь форму, сдаешь оружие и едешь в соседние города. Можно снять комнату за 200-300 гривен, в кафе погулять, с девушкой познакомиться. Благо там мужского пола не хватает, так что девушки вниманием не обделяют.

ПРО АЛКОГОЛЬ И НАКАЗАНИЕ ПАЛКАМИ

— Не знаю, как у других, но в нашем под­разделении любое употребление алкоголя мгновенно пресекается. Если первый раз принял на грудь, предупреждают и расспрашивают: «Что случилось? Устал, психика не выдерживает?», после отправляют отоспаться и наказывают дежурством на кухне или уборкой территории базы.

Если, не дай Боже, второй раз засекли подвыпившим, наказывают физически. Утром строят все подразделение и зачитывают приказ: «Такой-то боец за систематическое употребление алкоголя наказывается столькими-то ударами палок по спине». Бьют серьезно и больно, по себе знаю. Нет, я не пью, просто попросил ребят пару раз хлопнуть, чтобы самому прочувствовать. Бл...дь, действительно очень больно!

Если третий раз застукали подвыпившим, опять получаешь палки, а после тебя выгоняют. Навсегда. Сдаешь все, что получил, от термобелья до оружия, — и до свидания.

О МАРОДЕРСТВЕ, КОНТРАБАНДЕ И «РАЗВОДЕ» ВОЛОНТЕРОВ

— У нас были отдельные случаи мародерства, но жестко пресекались внутренней безопасностью. Сам процесс отжима и грабежа я не видел, но результат наблюдал. Десяток наших психанули, заехали в поселок, зашли в дом и забрали себе вещи. Мирные тут же доложили командирам, те устроили обыск, вещи вернули, бойцов наказали. Есть люди, которые реально воюют, а есть те, кто приехал на войну ради наживы.

И контрабанду мы останавливали. Самая крупная — три грузовика оружия и боеприпасов на миллионы гривен. Мы получили оперативную информацию и тормознули эту колонну, направлявшуюся из зоны АТО в Киевскую область. Оружие вывезти нетрудно, к сожалению, этим занимаются и регулярные войска, и добровольческие батальоны. Вывозят все и всё: перепродают, себе оставляют, брату-куму раздают. Мне взятку не предлагали, чтобы глаза на контрабанду закрыл. Это бесполезно. Я ни себе, ни кому другому из АТО оружие не привез. Нельзя везти домой то, чем убиваешь на войне.

Есть бойцы, которые разводят волонтеров. Например, сообщают: мол, мне на передовую нужно то-то и то-то. Волонтеры присылают, он фотографирует и отсылает снимок: дескать, получил, спасибо. А после перепродает присланное через подставных лиц. В общем, на войне, как и в тылу, полно скотов, пьяни, воров и разводил.

О ЧЕЧЕНЦАХ И «ЗАБЛУДИВШИХСЯ» РОССИЯНАХ

— На войне пару раз сталкивался с чеченцами. Тех, кто на стороне сепаров воюет, не уважают даже в Чечне, они отбросы. С нами тоже чеченцы воюют, но они за свободную Ичкерию, из-за границы приехали, чтобы поддержать народ Украины, очень образованные, умные, с ними приятно помолчать.

Пару раз мы с ребятами брали в плен «заблудившихся» россиян-контрактников. Одному из них было 39 лет, профессиональный военный из Ростовской области, приперся в Украину по приказу. Узнали всю нужную для себя информацию и передали его контрразведке.

Мы по вечерам знаете, как развлекаемся? Слушаем «Сепар FM»: крутим рацию, находим вражескую волну, по которой боевики переговариваются, и матами их обкладываем. Некоторые бойцы так месяцами переговариваются.

О МЕСТНЫХ НА ДОНБАССЕ

— Мы однозначно проиграли информационную войну. Даже на освобожденных территориях у мирных мозг засран так, что психиатр нужен. «ДНР» и «ЛНР», как раковая опухоль, проникла в большинство жителей Донбасса, хотя 70 процентов из них воюют не за идею, а ради денег.

Всякое бывало, местные плевали нам под ноги, кричали: «Хунта, нах...й с нашей земли!». Пришлось одного мажора на землю звездочкой положить и объяснить, что выпендриваться перед девочками нехорошо. Был идиот из «ДНР», напился и заснул на сепарском посту. Я его связал, забрал оружие, он через три часа у меня в авто проспался и начал нести: «Донбасс вас кормит, Новороссия — историческое название, ему 300 лет, а ты, г...ндон, пришел на мою землю». Такая феня у 80 процентов населения.

Моя машина и две снайперские винтовки сгорели. Попал под обстрел зенитной установки, услышал характерный звук, увидел летящий трассер (он до девяти секунд летит), быстро ударил по тормозам и выскочил из машины за секунду до прилета первого снаряда. Инстинкт сработал, хотя рубили конкретно по моей машине. Думаю, где-то рядом корректировщик-наводчик сидел из числа местных жителей.

Мирные не раз сливали информацию о нашем передвижении. Выезжаешь утром в составе колонны, а по пути следования местные стоят и тут же кого-то на мобильный набирают. И что делать, не давать же каждому в морду? Мы парочку таких корректировщиков-наводчиков продержали в подвале, поговорили, они сдали всю цепочку: кому и для чего звонили. После отдавали их контрразведке, что дальше с ними делали, не знаю.

О ЖИЗНИ В ТЫЛУ

— Я почти месяц в Киеве пробыл, восстанавливался после ранения. Мужиков, спокойно гуляющих по Крещатику или отдыхающих в кафе, пока мы там воюем, не презираю. Каждому свое. Кто действительно хотел защищать Украину, еще год назад ушел в АТО, кто не хотел — как тогда, так и сейчас прячутся от мобилизации.

Что раздражает в тылу, так это быдло. Особенно в камуфляжной форме. Я на интервью к вам на метро ехал, меня очень конкретно разозлили два человека, бойцы какого-то батальона. Два пьяных тела в камуфляже стояли на платформе, вызывающе себя вели, орали, матерились. Я подошел, попросил вести себя культурно и тихо, они быстро согласились.

В Киеве ватников больше, чем на Донбассе. И в тылу врагов больше, чем на фронте, но их труднее определить, а на войне ты четко знаешь, где сепар и что с ним делать.

О ДОБРОБАТАХ И РЕГУЛЯРНЫХ ВОЙСКАХ

— Я служил в армии и знаю, чем она занимается. В прямом смысле херней, что до войны, что во время. Порядки в армии, якобы новая форма и обувь — все говно. Регулярные войска — не моя тема, а в добровольческих батальонах полно идейных, крепких, отчаянных, бесстрашных и бескомпромиссных ребят.

Считаю, что все люди делятся на три типа: овцы, волки и овчарки. Овцы — это те, кто все схавают и стерпят, лишь бы их не напрягали, это обыватели. Волки — это середнячки, которые с любой властью уживаются и сжирают овец. Овчарки — самый редкий тип людей, они никогда не согласны, дают отпор волкам, но не обижают овец. Это добровольцы, которые доказывают, что один в поле воин. Я много на войне таких ребят видел. Когда они понимали, что не могут уйти, потому что ноги перебиты, в плен не сдавались, а подрывали себя вместе с врагом. У меня тоже всегда с собой граната для себя, я в плен не сдамся.

Мы часто работаем на грани физических возможностей, сутками без сна. Из тех, с кем я плотно общался, уже погибли восемь человек. Погибли в наступательной операции, когда регулярная армия нас не поддержала. Мы все оказались открытыми, голыми и босыми перед врагом, хотя за нашими спинами стояла херова тьма техники и людей, которым так и не отдали приказ поддержать наступательную операцию.

О ТОМ, ПОЧЕМУ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В АТО

— Почему, несмотря ни на что, вернулся в АТО? Ради себя, не каждому мужчине выпадает честь защитить Родину. Не люблю незаконченных дел, не умею сидеть на диване и критиковать. Чем-то недоволен? Иди и исправь сам! Если бы каждый рассуждал: мол, главное, чтобы меня и близких не коснулось, — у нас были бы уже харьковская и одесская «народные республики».

Меня родные отговаривали: «Зачем опять едешь, не навоевался?». А я по ребятам соскучился, там настоящее единение и братство. Вечерами сидеть, чай пить, беседовать... Там настоящие люди, в тылу таких мало.

Если такие, как я, развернутся и вернутся домой на диван, ни к чему хорошему это не приведет. В политической верхушке уже своя война идет, каждый сам за себя воюет и Украину на части разрывает. Я кровью харкать буду, но в АТО останусь. Буду отстаивать свой кусок земли в гнилом просранном окопе с надеждой, что мне пришлют патроны. Если не дадут боеприпасы, наберусь мужества, опять рвану на вражескую территорию, сп...зжу боеприпасы и буду отстреливаться. До последнего. Потому что если сдать позиции, тогда ради чего последние полтора года были, ради чего столько ребят полегло?

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter